#10yearschallenge. Мой выход

Рассказ про то, как вполне себе дурацкий челлендж заставляет вспоминать и думать. И немножко про то, что всё — повод для истории, как ни крути.

Сперва я совсем не хотела участвовать в этом челлендже, но не потому, почему вы подумали, а потому что, случайно обсчитавшись, вернулась в свой 2008. В год, когда я была не то что несчастлива, но потеряна. Полная была тогда неустроенность, во всех смыслах.

Я могла запросто, походя обидеть человека, шла на поводу у своих сомнений и страхов, разрушение почитала за веселье, у меня не было постоянного дома и я относилась к собственному телу как к помойке. В жизни тогда, пожалуй, было много творчества, но то было странное творчество с кучей оговорок и условностей. Творчество, которому важно казаться, а не быть.

А потом, в общем, я поняла, что речь про 2009 вообще-то, зашла в старый альбом в вк и окунулась в такую красоту, такую честность, что залипла, и зависла, и поняла, что надо это как-то зафиксировать, потому что, ведь, уходит, уходит безвозвратно и всё.

Итак, 2009-й. Я в самых серьёзных и единственно важных своих отношениях уже год. И это, как ни странно, самый конфетно-букетный — мне надоело, наконец, играть в бешеную ежиху и с боем отстаивать мнимую независимость. Оказывается, можно просто влюбиться, и счастливо жить вместе в комнате с зелёным диваном и ведром солнечного света по утрам.

Мы летим в Париж! В тот самый Париж, про который я мечтала класса с восьмого. Летим самолётом, которого я боюсь до рёва. Живём в крошечной квартирке за спиной Монмартра, гуляем по Д`Орсе, едим всякую странную еду, слушаем уличных музыкантов, катаемся на американских горках в Дисней-лэнде. Это всё какая-то безумная жизнь, не моя, но я так страстно, так отчаянно хочу себе её присвоить!

Сейчас понимаю, что это была демка:)

Ещё я часто прогуливаю институт (любовь-морковь, все дела), шью странных кукол и пишу чудовищные рассказы. Теперь я не могу их перечитывать, но они оказались такими важными — они научили меня слышать идеи, трепетно брать их в руки, нежно развивать, завершать начатое. Без тех кособоких рассказов не было бы моего диплома, не было бы текста “Воробьи-слова” и повести “Чи-чи-ко”.

Я много фотографирую на настоящий фотоаппарат, обрабатываю, даже пробую плёнку. Мучаю друзей просьбами “пойти поснимать”. Так странно, что из этого хобби потом ничего не вышло, я его любила.

В этот год добивают отголоски моей прошлой жизни. Тем летом у меня впервые за долгое время случилась многочасовая паническая атака. Тогда я ещё не знала, что панические атаки усмиряются хорошим сном, правильным питанием, качественными прогулками и, ах да, долгими часами активной психотерапии. Тогда казалось, что просто всё, слетела с катушек и это было ощущение абсолютной беспомощности, страха и, почему-то, ужасного чувства вины.   

Пройдут реально годы, прежде, чем я научусь ложиться до двенадцати, пить воду, есть овощи и фрукты, жалеть себя, поить себя хорошим кофе и вкусным чаем, кормить качественным шоколадом и очень, очень много ходить пешком. И справляться по-настоящему.

Зато, кажется, именно в тот период в мою жизнь возвращается, укрепляется самая большая и честная дружба — наша Грудру, которая начиналась, как я, два Лёхи и Никит и разрослась в гигантскую мою вторую семью. Потом к нам будут приходить и оставаться новые люди, будут рождаться дети. Потом нас станет так много, что полным составом мы сможем собраться только в огромном Гнездёшино.

А тогда вполне умещались в купе поезда Москва-Киев. А тогда можно было собраться вечером и пойти по улице никуда — просто болтать, пить какое-нибудь пивко. А тогда все споры были не на жизнь, а на смерть и все разговоры по душам.  

А это я всё к чему? Наверное, ни к чему. Так много всего вместят в себя следующие десять лет — я столько всего увижу, столько почувствую, буду так много плакать и, главное, так потрясающе много смеяться, я побываю в Перу, Мексике, Иордании, Камбодже и ещё много-много где, я заработаю деньги, я спущу эту деньги на подарки и платья, я буду ошибаться, я буду дружить, мне предстоит большая боль и гигантская любовь, я рожу Лёлика (!), буду кормить грудью, напишу сотни тысяч слов, я пробегу десятки километров.

Главная ловушка ностальгии в том, что она совершенно и восхитительно бесполезна. И вот ты стоишь, смотришь на себя в Омуте Памяти, знаешь что случится дальше, но не можешь не предупредить о чем-то, не ободрить, не успокоить. 

И только чувствуешь загривком, что откуда-то из космического Дальше, из уже наверняка существующих во вселенной Десяти лет спустя смотрит на тебя, со снисхождением и нежностью, чуть повзрослевшая ты же и шевелит губами. Но ни звука не донесётся.