Мы летом в деревне

Мы сидим на крыльце, крыльцо горячее и шершавое.

В стеклянном блюдечке крупно накромсанные яблоко и груша — сладкие, рыхлые, белые куски. Я слепо шарю рукой и чувствую щекоток — по пальцам взбирается потревоженная оса. Она ела нашу грушу.

Вечером на пробежке вижу мертвого дрозда. Он лежит — крылья плотно сложены, голубоватые и белые перья тут и там. Nature morte.

Бегу дальше, встречаюсь глазами с желтыми глазами. Он и не думает убегать — гигантский, плотный такой, злобно мурчит, мол, пошла, давай, отседова, ишь. В когтях разодранная, ещё наверное теплая полевка.

Nature viva? Не говорю по-итальянски.

Летом всё так тонко, на живульку — голыми ногами по крапиве, голым телом — в холодную воду, свежий ветерок по голой спине. Чем ближе к природе, тем острее, тоньше, чётче — обувь почти не носим, завтрак, вон, на крылечке, вечером вышел, задрал голову. Звезда упала.

Дети в таких условиях дичают — прыгают, бегают, лазают, как мартышки. Коленки разодраны, нос загорелый, волосы выгорели до соломы. Вытянулся.

Я мечусь между городом и деревней — всегда за рулём, в сумке — полжизни. Вечная путаница — то слишком опрятная гуляю от калитки до поворота, то совершенно расхлябанная, с грязью под ногтями вваливаюсь в приличное кафе.

Нос уже по ветру, курс на осень — меня тянет в квартиру, вить гнездо, обуючивать. В шкафу печально болтаются красивые тряпки — шучу про себя, что я — мама дяди Федора. У меня четыре платья вечерних, шелковых! А надеть их некуда!

А всё равно, вечером открываю окно, вдыхаю сырое, землистое, чёрное, сырое. Вдали лают собаки, кудахчет кто-то, что-то свистит. Трепещет занавеска. Зудит комар.

Вот такое на вкус лето — как неочищенная картошка, как стоячая вода, как подбродившая малина.

Лето — оно как звезды. Его в городе не увидишь, электричество мешает.

А утром будет завтрак на крыльце. Надо остерегаться ос.